Вы и сами всё это видели – «Десять книг, которые необходимо прочитать каждому “…”»; «Пять вещей, которые надо знать, чтобы “…”»; «Самые лучшие сериалы о “…”». Но почему – «необходимо», почему – «надо», почему – «лучшие»? Да ни почему. Просто местная редакция «нового медиа», знающая английский и потому пересказывающая редакцию заокеанских медиа, опять решила, что именной пошлости очередной Марии Седовлас-Защёкиной читателю уже недостаточно. Ему нужна пошлость статусная, отобранная. Пошлость советской мясорубки, которой вместо облепихи наконец-то досталась говядина.
Выход, естественно, прост – если нет сил вычеркнуть себя из Сети, то хотя бы не читать ничего подобного. Если желать себе негромкого пищеварения, то этот рецепт должен стать правилом: не читать перед обедом хипстерских газет. Но даже такая диета не спасает от главного. Новые медиа, в сущности, лишь выражают дух эпохи, распавшейся на суп гаспачо и спекулятивный реализм – непохожие явления всегда стоят рядом, через запятую: сериальная звезда, которая счастливо окотилась, подпирает новость о теракте в Сирии, которой нет. Рядом объясняют менструальный цикл древних ассирийцев с помощью абстинентных мемов. Раздражает как раз вот это вот всесмешение, лёгкость новостной баланды, которая одновременно сложная и легкоусвояемая, качественная и ангажированная, пережёванная и ещё раз пережёванная, и ещё, и ещё, и ещё раз пережёванная, пишущаяся с текста, который был написан с текста, писанного с текста – оригинал так далеко в англоязычной Сети, что никто его и не отыщет. А если кто и отыщет, то сразу хочется дать в морду, потому что нехорошо и преступно в комментариях в «ВК» цитировать нидерландских специалистов по средневековому севообороту.
Ведь каково правило хорошего текста? При его написании не заглядывать в другие. Это большой соблазн, потому что хочется чем-то читателя удивить. Но, в общем-то, удивляться нечему – имея под рукой объём мнений и интерпретаций, который не прочитать и за сотню жизней, трудно умудриться не состряпать что-то яркое и захватывающее. Тем не менее, видно, когда текст составлен из переложения других текстов и когда он льётся из одной головы, как холодный жгучий поток. Такой текст охота пить. То, что слито из десятка стаканов в один – нет. Поэтому стоит прикреплять к серьёзному тексту источник, на который текст опирается. У пользователя должна была возможность миновать посредника и попытаться до всего дойти своим умом.
Впрочем, доступность информации, за которую даже не нужно платить походом в библиотеку и преодолением вахтёрши, развращает. Непроговариваемую отсылку очень любили и в Античности со Средневековьем, когда текст складывался из ранее написанных кирпичиков, авторство которых, впрочем, редким читателям было прекрасно известно. Текстов, как и мыслей, было «немного» и они повторялись не в качестве плагиата, а как интеллектуальная традиция или, точнее, преемственность. Сегодня заимствование предпочитают скрывать, как скрывают преступление, а его разоблачение даже стало отдельным литературно-детективным жанром. О преемственности говорить, увы, не приходиться, ведь не может же родиться преемственность, если вещь перешла от хозяина к вору.
Отсюда, быть может, тянется ещё один корешок столь неприятного явления, как язык «новых медиа». Понятно, что он для молодых, для неформальных, для Сети, где нет порядка и общих правил, а значит можно хлопать по плечу, даже если оно гораздо выше твоего. И всё-таки это ещё язык виноватого – такой язык, который знает о совершённой краже, потому скрывает её за потоком шуток, рассмехов и ложного панибратства. Новое медиа понимает, что, в сущности, оно лишь качественно перетолковывает уже написанную вещь, поэтому ведёт себя, как продвинутый торговец на рынке: «Статья как раз для вашего мальчика! Настоящий must read из Европы!» Причём писать хип-тексты очень просто, ледяной порожняк можно гнать километрами: «Немая русская полночь. В небе сошлись вьюга и полумесяц. Исход сражения решим мы, первое непокорное поколение. Мы разрушим их храмы и сложим из камней с засечками роснефтьских фамилий твердыню, достойную грозного севера. Мы, последние русские, лишь тихо и зло просим: “Подойди поближе”». Это очень липкая коммуникация после которой хочется помыться. Пользователю как бы втюхивают вещь, которую ему просто необходимо прочитать, чтобы быть в теме.
Причём в теме нужно быть уже сегодня, ибо завтра она устареет, скроется и возникнет новая тема. Нужно успеть. У сетевых медиа нет такой запутанной бюрократии, как у традиционных СМИ, которые чаще рассказывают об уже отгремевших событиях, поэтому новости (причём обязательно «BREAKING», как будто Христос в Оймяконе объявился) прут валом, зная, что завтра они увянут, потому что о них уже расскажут в «Комсомольской правде». Отсюда погоня за сенсационностью, за тем, кто первым рассказал о событии (хотя по-хорошему событие надо создавать), потому что первый публичный рассказ как бы сразу становится синонимом авторства, хотя это не так. Очень показателен пример с фильмом Оливера Стоуна, где высшее руководство России опростоволосилось, показав американскому режиссёру знаменитые кадры работы американских «Апачей» в Афганистане, не нарочно выдав их за работу российских Ми-28 в Сирии. Но дело не в этом – находку приписывают конторе «CIT», хотя она лишь «позаимствовала» её с тематических военных форумов и потом у себя на странице стыдливо удаляла комментарии людей, которые, собственно, и расшарили этот международный скандал.
Даже если вернуться к обычным новостям и текстам, то их всегда слишком много. Столько читать просто не нужно. Да и знать столько не нужно. Не нужно знать про кандагарских китов, про фиолетовых пчёл, про медоваров Анголы и уж тем более не нужно знать о том, как из двух кусков шифера и скрепки из «Икеи» построить в Подмосковье лофт. В общем-то, наверное, неплохие вещи (если таковые существуют), но только они сразу замыливаются новыми текстами, которые потом исчезают под тонной других текстов. Познания не получается. Выходит ещё один перекус. Просто попробуйте вспомнить статьи, которые вы читали год или два назад – большая часть из них давно испарилась из головы вслед за событиями, их породившими. Поэтому писать нужно редко и несвоевременно, то есть желательно писать не об актуальных вещах, а если и писать о них, то не как о вещах, а как о явлениях, как составных частях более сложных структур и принципах их функционирования.
Такой подход приводит к незрелищности. Зритель, пусть он и пассивно подвергается обработке зрелища, влияет на картинку в том смысле, что регулирует её качество – чем зрелище доступнее или ярче, тем больше вокруг него налипает зрителей. В случае текстов зрелищность достигается за счёт определённых приёмов, меметизирующих знаки. На самом деле нет. Обычно этот приём используют, когда опровергают одну глупость другой глупостью. Не лучше и с наглядностью. Однотипные обложечки с линиями, стремящимися к «Esquire», никогда не превзойдут хотя бы один выпуск «Мурзилки». Плакатный стиль хорош для плаката. Когда им завлекают к новому Достоевскому, это означает встречу со старым разочарованием. По итогу узнаваемым всё равно остаётся мем, а не то, что через него хотели передать. Напротив, нужно требовать от пользователя участия, включения в процесс творчества. Нужно предлагать взаимное опыление, когда человек преодолевает зрелище и становится производителем, тем, кто не только получает, но и делится.
Тут отпадает ещё одна неприятность – несамодостаточность сетевых текстов. Они прикреплены к «институции», которая их породила, и потому считываются не сами по себе, а через фильтр комментирования сторонников этой институции или её противников. Новость или текст, попавшие в Сеть, в последнюю очередь интересны сами по себе, но зато интересны в редакции статусного пользователя или структуры. То есть внимание потребителя сосредоточено не на событии, а на том, кто как его прокомментировал. Согласно этим комментариям складывается иерархии «своих» и «чужих», которые определяются не поступками, а комментариями на новости и тексты, созданные и написанные вообще сторонними людьми! Один из наиболее частых вопросов в подстрочниках сетевых журналах таков: «А что вы думаете по «этому» поводу?». На вопрос лучше не отвечать, потому что пользователь, которому, скорее всего, правда хочется услышать развёрнутый ответ, всё-таки желает поучаствовать не в мышлении, а в социологизации и каталогизации: ага, эти-то оказывается вот за что выступают, теперь и вы лежите у меня с номерком на полочке!
Текст, напротив, должен быть автономен, не прикреплённым ни к личности, ни к хартии, ни к организации. Он должен плыть, как плывёт скат, и жалить тех, кто ещё может быть ужален. Он должен черпать силы из себя, из той позиции, которую отстаивает и из тех принципов, которые нарушает. Такая потенция рождает направление, часто отсутствующее в сетевой публицистике. Так, новые медиа, обожающие маргинальные сюжеты, устраивают условное рандеву с бомжами для того, чтобы вполне точно передать их быт и трагедию пользователям, лишённым таких переживаний. Это вполне понятная экономика, но всё равно возникает вопрос – зачем это делать? Для чего? Тот же вопрос можно адресовать «Arzamas» и прочим высококлассным изданиям: зачем обещать пользователю, что он за десять минут разберётся в иконографии? Это же газообразное знание, ему не предшествовал опыт познания, а значит усвоенный в статье вывод (пусть он хоть тысячу раз будет верным и великолепным) всё равно повиснет в пустоте меж ушей. Чтобы что-то понять – надо долго идти. В этом и должна заключаться направленность текста. Он не должен предлагать пользователю конечный вывод, мол, вот так вот живут кировоградские бомжи; конец, если вы хотите, чтобы мы писали больше текстов, пришлите денег по указанным реквизитам (верхний правый угол или нижний правый угол – здесь уж как повезёт). Он должен подвигать. Не на великие свершения, а просто на движение, на самостоятельный поиск, на спор, на продолжение, на развитие или на скатывание в канаву. Обыкновенный текст учит знать. Хороший текст учит мыслить. Причём не за четверть часа.
Мыслительная скорострельность суть зло из лучших побуждений. Если уж и уповать на то, что текст в 14.000 знаков может «полностью раскрыть» тему, тогда вообще можно ограничиться парой предложений, а то и несколькими словами. Ведь принцип тот же. Если кто-то считает, что всего Пушкина можно проанатомировать в наглядной инфографике, то почему поэта, как и любую другую тему, нельзя разрезать одним предложением? Помните, как у Розанова? «И когда был изобретен еще автомобиль, они все поехали на автомобиле» – сразу отпадает потребность погружаться в не очень проработанную «философию» against of modern world. На ножах со всем существующим? Восстание против современного мира? А ты поехал на автомобиле? Поехал? Всё, полезай в яму.
Но это уже другой уровень. Тут не знать требуется и не познавать. Тут надо просто врубаться. И это, конечно, лучше всего.
А пока можно подвести итог. Без зауми, без ссылок и засылок. Просто в качестве слов. Этого ведь сегодня не хватает. Так что, любезный сетевой водитель, если тебе нетрудно, сбавь скорость и оглянись на простой дорожный щит:
– обращение к источнику.
– радость языка и отсутствие панибратского снисходительного тона.
– редкость.
– несвоевременность.
– незрелищность.
– самодостаточность.
– направленность.
#ПК_публицистика #ПК_теория #ПК_критика
